AllDaily Андрей Сахаров — советский учёный, один из создателей первой в СССР водородной бомбы. Особенно известен своей правозащитной деятельностью, лауреат Нобелевской премии мира. AllDaily рассказывает о его биографии, работе и личной жизни.
Всё понимал, но объяснить не мог
Андрей Сахаров родился 21 мая 1921 года в Москве. Одарённость будущего знаменитого учёного была очевидна с детства. Однако талант у молодого человека проявлялся порой странным образом. Вот что вспоминал о нём товарищ по математическому кружку, также видный профессор Акива Яглом:
«Андрюша Сахаров, хоть и сильный математик, оказался не очень приспособленным к этому стилю. Задачу он часто решал, но не мог объяснить, как он пришёл к решению. Решение было правильное, но объяснял он очень как-то заумно, и понять его было трудно. У него удивительная интуиция, он как-то понимает, что должно получиться, и часто не может как следует объяснить, почему это так получается.
Но как раз в атомной физике, которой он потом занялся, это оказалось тем, что надо. Там (в то время, во всяком случае) не было никаких строгих уравнений и математическая техника не помогала, а интуиция была необычайно важна. …
Между прочим, в 10 классе Сахаров уже не пошёл в математический кружок. Когда мы у него спросили, почему, он ответил: “Ну… вот если бы был физический кружок при МГУ, я бы пошёл, а в математический мне не хочется”. Может быть, у него не было любви к строгости. Он действительно был в большей степени физиком, чем математиком».
Андрей Сахаров в молодости. Фото — личный архив
Проявлялось это и во время учёбы в МГУ. В академических кругах ходит легенда, которую рассказал в своей книге писатель и профессор Михаил Кацнельсон:
«Тамм и Леонтович (физики-теоретики, академики РАН) принимали у студента Сахарова экзамен по теории относительности — и поставили ему тройку. Потом, чуть ли не ночью после экзамена, Тамм позвонил Леонтовичу и сказал что-то вроде: “Слушай, так ведь этот студент всё правильно говорил?! Это мы с тобой ничего не поняли — это нам надо тройки ставить! Надо с ним ещё поговорить”. Так Сахаров стал учеником Тамма».
Разрушить США с помощью цунами
Андрей Сахаров ещё до выпуска начал работать в оружейной сфере. В 1942 году, на четвёртом курсе, он поступил в распоряжение Наркома вооружений, откуда был направлен на патронный завод в Ульяновск. В том же году сделал изобретение по контролю бронебойных сердечников и внёс ряд других предложений.
В 1947 году Сахаров окончил аспирантуру, а в 1948-м был зачислен в специальную группу и до 1968 года работал в области разработки термоядерного оружия, участвовал в проектировании и разработке первой советской водородной бомбы (РДС-6с) — в частности, предложил общую схему её конструкции, так называемую «слойку Сахарова».
Взрыв РДС-6с. Фото — Википедия
Сахаров известен своими довольно радикальными планами по поводу противостояния с США. Он предлагал разместить у побережий Штатов ядерные заряды мощностью по 100 мегатонн. Это, по мнению учёного, навсегда остановило бы оружейную гонку — в случае агрессии было достаточно взорвать заряды и вызвать цунами, которое бы уничтожило крупнейшие города противника.
На протяжении 1950–1960-х годов он собрал беспрецедентное количество советских наград за свою работу: был трижды Героем Социалистического Труда, имел четыре ордена Ленина, был лауреатом Сталинской премии за 1953 год и Ленинской премии за 1956 год. В 1951 году в возрасте 32 лет Андрей Сахаров стал вторым по молодости учёным (после математика Сергея Соболева), когда-либо избранным в Академию наук СССР.
Из милитариста в диссиденты
«Он (Сахаров) жил слишком долго в каком-то предельно изолированном мире, где мало знали о событиях в стране, о жизни людей из других слоёв общества, да и об истории страны, в которой и для которой они работали», — отмечал публицист Рой Медведев.
Однако сам Сахаров полагал, что именно его положение в итоге привело к радикальному изменению взглядов: «Мое положение позволило мне многое узнать и увидеть. Оно побудило меня почувствовать мою ответственность, и в то же время я мог посмотреть на всю извращённую систему в какой-то степени как аутсайдер».
Одним из поворотных моментов учёный называл разговор с генералом КГБ Виталием Павловым: «В середине 50-х годов, когда меня стали глубоко беспокоить проблемы биологических последствий (ядерных) испытаний, Павлов как-то сказал мне:
– Сейчас в мире идёт борьба не на жизнь, а на смерть между силами империализма и коммунизма. От исхода этой борьбы зависит будущее человечества, судьба, счастье десятков миллиардов людей на протяжении столетий. Чтобы победить в этой борьбе, мы должны быть сильными. Если наша работа, наши испытания прибавляют силы в этой борьбе, а это в высшей степени так, то никакие жертвы испытаний, никакие жертвы вообще не могут иметь тут значения.
Была ли это безумная демагогия, или Павлов был искренен? Мне кажется, что был элемент и демагогии, и искренности. Важней другое. Я убеждён, что такая арифметика неправомерна принципиально. Мы слишком мало знаем о законах истории, будущее непредсказуемо, а мы — не боги. Мы, каждый из нас, в каждом деле, и в «малом», и в «большом», должны исходить из конкретных нравственных критериев, а не абстрактной арифметики истории. Нравственные же критерии категорически диктуют нам – не убий!»
С тех пор учёный стал всё чаще и чаще замечать беспокоящие его стороны советской действительности. Одним из таких случаев стала ситуация вокруг озера Байкал, возникшая в 1967 году: «Уже несколько лет перед этим в «Комсомольской правде», в «Литературной газете» и в некоторых других газетах начали появляться тревожные статьи на эту тему, некоторые из них были написаны очень остро и убедительно. Речь шла об угрозе, которую представляет для Байкала осуществляемое на его берегах промышленное строительство, сопровождаемое к тому же рубкой лесов, лесосплавом, спуском в Байкал отходов химического производства».
По этой проблеме Сахаров звонил генеральному секретарю ЦК КПСС Леониду Брежневу, но тот устранился от решения проблемы. Несколько позже учёный узнал о правительственном заседании, где его коллеги из Академии наук оценивали природную безопасность проекта целлюлозного комбината:
«На заседании Косыгин (председатель Совета министров СССР) спросил Келдыша (президент Академии наук):
– Каково будет мнение Академии? Если защита ненадёжна, мы отменим строительство.
Отвечая, Келдыш доложил о полной надёжности системы очистки вод и всей системы защиты Байкала. Я уверен, что в значительной степени позиция Келдыша объясняется тем, что Академия наук является в административном смысле частью гигантской бюрократической машины, в вершине которой стоят отделы ЦК, Госплан, министерства и т. п.
Через два года комсомольская экспедиция уже могла фотографировать на Байкале массовую гибель рыбы и зоопланктона от аварийных сбросов отравленных стоков, которых, однако, вроде бы не было — согласно инструкции, аварийные сбросы в журнале не регистрировались. На бумаге, как всегда, всё было в порядке».
В 1968 году Сахаров написал рубежную для себя работу — брошюру «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». В дальнейшем учёный характеризовал свою работу как сырую, но четко сформулировавшую главный тезис — «о сближении социалистической и капиталистической систем, сопровождающемся демократизацией, демилитаризацией, социальным и научно-техническим прогрессом как единственной альтернативе гибели человечества».
Труд Сахарова стал широко известен по всему миру. После публикации летом текста брошюры в одной из ведущих газет США The New York Times его отстраняют от работы на секретном объекте в Арзамасе-16.
Сам Сахаров очень плотно занялся правозащитной деятельностью. В 1970 году он стал одним из трёх членов-основателей «Московского Комитета прав человека». В 1971-м обратился к правительству СССР с памятной запиской, где выступал за проведение общей амнистии политических заключённых; обеспечение широкой гласности рассмотрения всех судебных дел, особенно политического характера; недопустимость психиатрических репрессий по политическим, идеологическим и религиозным мотивам.
Кроме этого, учёный говорил о необходимости отменить цензуру, обеспечить свободу СМИ, а также сделать свободным выезд граждан за пределы СССР.
Андрей Сахаров в 1972 году. Фото — РИА Новости
В 1974 году Сахаров оказал важное содействие проведению первого Дня памяти жертв политических репрессий (тогда — День политзаключенного) и сообщил о нём на публичной пресс-конференции.
В 1975 году написал книгу «О стране и мире». В том же году учёному была присуждена Нобелевская премия мира. В советских газетах были опубликованы коллективные письма деятелей науки и культуры с осуждением политической деятельности Сахарова.
Интенсивная публичная работа учёного продолжалась до 1980 года, когда он был задержан и сослан в Горький (сейчас — Нижний Новгород). Ему было запрещено покидать пределы города и встречаться с иностранцами (город в то время был закрыт для посещения гражданами зарубежных государств), а также с «преступными элементами» — фактически, с другими диссидентами.
Сам Сахаров связывал свою ссылку с протестом против введения советских войск в Афганистан.
Дом в Нижнем Новгороде, где жил Андрей Сахаров. Фото — Википедия
Академик был лишён званий трижды Героя Социалистического Труда и всех государственных наград; званий лауреата Сталинской (1953) и Ленинской (1956) премий.
Первая жена и главная любовь всей жизни
В 1943 году Андрей Сахаров женился на Клавдии Вихиревой, которая была лаборанткой на патронном заводе в Ульяновске.
Андрей Сахаров с первой женой. Фото — соцсети
В браке у супругов родились трое детей: дочери Татьяна (1947 года рождения), Любовь (1949) и сын Дмитрий (1957).
Андрей Сахаров с сыном. Фото — РИА Новости
В 1969 году супруга учёного умерла от рака. «Несколько месяцев после смерти Клавы я жил как во сне, ничего не делая ни в науке, ни в общественных делах (а в домашних тоже всё делал механически)», — писал Андрей Сахаров в воспоминаниях.
Позже на одном из правозащитных процессов физик познакомился с Еленой Боннэр, активно занимающейся общественной деятельностью, — за помощь ссыльным и заключённым она получила прозвище «всехняя Люся».
Постепенно их общение стало очень тесным, особенно укрепившись, когда академик вернулся с юга с флюсом, а Боннэр, прошедшая войну медсестрой, начала его лечить. Позже Сахаров говорил, что навсегда запомнил её «несентиментальную готовность прийти на помощь». В конце концов мужчина переехал к Елене Боннэр с одним чемоданом — внутри помещались рукопись учебника, пара рубашек и несколько книг по физике… В 1972 году пара сыграла свадьбу.
Боннэр отправилась за мужем в ссылку. Первое время она жила между Горьким и Москвой, донося до мира голос опального академика. Потом ей тоже запретили выезжать из города.
В Горьком Сахаров начал вести дневник, который всегда давал читать жене. Когда Боннэр возразила, что читать чужие дневники не годится, он сказал: «Ты — это я».
Андрей Сахаров и Елена Боннэр. Фото — личный архив
Из-за Боннэр Сахаров провёл в Горьком три голодовки: за право выезда за рубеж невестки к сыну Боннэр от первого брака, затем — протестуя против уголовного преследования жены, и наконец — добиваясь разрешения на выезд Елены за границу для операции на сердце.
В ходе голодовок учёному пришлось выдержать немало мучительных эпизодов принудительного кормления. В письме генпрокурору он писал: «Питательная смесь приготавливается умышленно с крупными кусочками-комочками из пищевых продуктов, которые не проходят через шланг, а застревают в нём и, забивая его, не пропускают питательную смесь в желудок. Под видом прочистки шланга мне устраивают пытки, массажируя и дёргая шланг, не вынимая его из моего желудка.
Повторяю, что в данном случае под видом гуманного акта советские власти в лице медчасти тюрьмы подвергают меня физическим пыткам с целью принудить прекратить голодовку».
Третью голодовку Сахаров вспоминал так: «Я обычно сопротивлялся в начале кормления, а последние несколько ложек ел добровольно (эти моменты использованы в гебистских киномонтажах). Иногда, чтобы подчеркнуть, что я хозяин положения, я сопротивлялся в полную силу, выплёвывал пищу и “сдувал” её из поднесённой ко рту ложки. В этом случае ”кормящие” применяли болевые приёмы, кожа щёк оказывалась содранной, а на внутренних сторонах щёк возникали кровоподтёки, которые потом “заботливые” врачи мазали зелёнкой».
В итоге Боннэр разрешили вылет за границу. Вместе с разрешением на её вылет Сахарову было дано разрешение вернуться в Москву, где он сразу стал центром общественной жизни: «В доме непрерывно люди — а мы так хотим остаться вдвоём. У Люси заботы по кухне — и не на двоих, как в Горьком, а на целую ораву. В два часа ночи Люся с её инфарктами моет полы на лестничной клетке, а я опять что-то спешно пишу на завтра…».
При этом сын учёного, Дмитрий Сахаров, отмечал жесткость, властность Боннэр, считал, что та препятствовала общению академика с родными детьми:
«В дом, где папа жил с Боннэр, меня никто никогда не приглашал. Туда я приходил редко, вконец соскучившись по отцу. А Елена Георгиевна ни на минуту не оставляла нас один на один. Под строгим взором мачехи я не осмеливался говорить о своих мальчишеских проблемах. Было что-то вроде протокола: совместный обед, дежурные вопросы и такие же ответы.
Я подозреваю, что отец ни разу не навещал могилу нашей мамы с тех пор, как женился на Елене Георгиевне. Понять этого я не мог. Ведь, как мне казалось, папа очень любил маму при её жизни. Что с ним случилось, когда он стал жить с Боннэр, не знаю. Он словно покрылся панцирем. Когда у Любы (средней дочери) при родах умер первый ребёнок, отец даже не нашёл времени к ней приехать и выразил соболезнование по телефону.
Подозреваю, что Боннэр ревниво относилась к его прежней жизни и он не хотел её расстраивать».
Дмитрий обвинял Боннэр в организации голодовок, считал, что это подорвало здоровье академика:
«В те дни я приехал в Горький, надеясь убедить отца прекратить бессмысленное самоистязание. Между прочим, Лизу (невестку) я застал за обедом! Как сейчас помню, она ела блины с чёрной икрой. Представьте, как мне стало жаль отца, обидно за него и даже неудобно. Он, академик, известный на весь мир учёный, устраивает шумную акцию, рискует своим здоровьем — и ради чего? Чтобы Лизу пустили в Америку к Алексею Семёнову. А ведь сын Боннэр мог бы и не драпать за границу, если уж так любил девушку.
У Сахарова сильно болело сердце, и был огромный риск, что его организм не выдержит нервной и физической нагрузки. Позже я пробовал говорить с отцом на эту тему. Он отвечал односложно: так было нужно. Только вот кому? Конечно, Елене Боннэр, это она подзуживала его. Он любил её безрассудно, как ребёнок, и был готов ради неё на всё».
Окончательная размолвка с отцом произошла у Дмитрия, когда академик отказал сыну в выезде за границу:
«Я, как и дети Боннэр, мечтал о сытой жизни на Западе. Но, похоже, мачеха боялась, что я могу стать конкурентом её сыну и дочери, и — самое главное — опасалась, что откроется правда о настоящих детях Сахарова. Ведь в таком случае её отпрыскам могло достаться меньше благ от зарубежных правозащитных организаций. А отец слепо шёл у жены на поводу.
Обращаться к отцу за помощью больше не хотелось. Да и наверняка он отказал бы мне. Не пошёл я к нему с просьбой о поддержке и позже, когда сломал ногу. Выкручивался, как мог, не дали пропасть друзья».
Последние годы и смерть
В ноябре–декабре 1988 года Сахаров впервые выехал за рубеж. Состоялись его встречи с президентами США Рональдом Рейганом и Джорджем Бушем, президентом Франции Франсуа Миттераном, премьер-министром Великобритании Маргарет Тэтчер.
В 1989-м он был избран народным депутатом СССР от Академии наук СССР, в мае–июне того же года участвовал в I Съезде народных депутатов СССР в Кремлёвском дворце съездов.
2 июня в зале разыгралась одна из самых известных сцен в истории отечественного парламентаризма. Семь депутатов с трибуны назвали интервью Сахарова канадской газете «Оттава Ситизен» — о судьбе военнослужащих в Афганистане, в котором учёный заявил, что «во время войны в Афганистане с советских вертолётов расстреливали советских солдат, попавших в окружение, чтобы те не могли сдаться в плен» (уточнив, что ему об этом известно из передач зарубежного радио), — «провокационной выходкой», целью которой было «унижение чести, достоинства и памяти сыновей своей Родины».
Сахаров-депутат выделялся острой манерой высказываний и многочисленными нарушениями регламента заседаний — тем не менее ему, как одному из самых главных публичных персон в СССР, постоянно давали слово и продлевали стандартное время выступления.
Андрей Сахаров в 1989 году. Фото — РИА Новости / Владимир Федоренко
Однако яркую политическую карьеру Сахарова прервала неожиданная смерть. 14 декабря 1989 года, на 69-м году жизни, он скончался от внезапной остановки сердца. Лично знавшие Андрея Сахарова Анатолий Собчак и Сергей Григорьянц утверждали, что его убили. По другой версии, организм правозащитника был истощён тяжёлыми голодовками.
Гражданская панихида у московской квартиры Сахарова. Фото РИА Новости / Сергей Самохин
